– Как вы, Грант? – спросил я, немного растерявшись и не понимая их дружелюбия.
– Гораздо лучше, спасибо. Я дома уже две недели.
– Он был в больнице, – объяснила жена. – Они забрали его вечером следующего дня после того, как вы привезли его сюда. Доктор Парнелл написал мне, что Грант болен и нуждается в помощи. И я приехала. – Она с улыбкой посмотрела на Гранта. – Но теперь все будет хорошо. Грант уже получил работу. Через две недели он начнет продавать игрушки.
– Игрушки? – Самое несоответствующее его натуре дело, подумал я.
– Да, – подтвердила жена. – Врачи считают, что ему лучше заниматься тем, что не имеет отношения к лошадям.
– Мы вам очень благодарны, Роб, – сказал Грант.
*– Доктор Парнелл объяснил мне, – продолжила его жена, заметив мое удивление, – что вы имели полное право сдать Гранта в полицию.
– Я хотел убить вас, – произнес Грант с удивлением в голосе, как если бы не мог понять, откуда такая мысль возникла. – Я действительно хотел убить вас, понимаете?
– Доктор Парнелл сказал, что, если бы вы были человеком другого типа. Грант вполне мог бы закончить дни в тюремном сумасшедшем доме.
Мне стало неловко.
– Доктор Парнелл, – пробормотал я, – по-моему, слишком много говорит.
– Он хотел, чтобы я поняла, – улыбаясь, возразила жена Гранта, – вы дали ему шанс выздороветь, и я тоже должна внести свою долю.
– Вы не будете возражать, Грант, – спросил я, – если я задам вопрос: как вы потеряли работу у Эксминстера?
Миссис Олдфилд подвинулась к мужу, словно защищая его.
– Не будем ворошить прошлое, – озабоченно сказала она.
– Все нормально, любимая, – успокоил ее Грант, обнимая за талию. – Задавайте ваш вопрос.
– Я убежден, что вы сказали Эксминстеру правду, и вы не продавали информацию профессиональному игроку Лаббоку. Но Лаббок получал информацию и платил за нее. Вопрос такой: кто на самом деле получал деньги, которые якобы предназначались вам?
– Вы не знаете дела, Роб, – начал Грант. – Я сам вертелся и крутился, чтобы узнать. Я ходил к Лаббоку и очень разозлился на него. – Он виновато улыбнулся. – И Лаббок сказал, что, пока он не поговорил с Эксминстером, он вообще не знал, кому он платит за информацию. После слов Эксминстера он догадался, что это я. Так Лаббок сказал. Еще он сказал, будто я передавал ему информацию по телефону, а он посылал деньги на почту в Лондоне для передачи Робинсону. Он не поверил, что я ничего не знаю. Он считал, мол, я не сумел прикрыться как надо и теперь пытаюсь увернуться. – В его голосе не было заметно горечи. Или пребывание в нервной клинике, или болезнь изменила его до самых корней.
– У вас есть адрес Лаббока?
– Он живет в Солигулле, – медленно проговорил он. – Я мог бы узнать дом, но не помню ни улицы, ни номера.
– Я найду.
– А зачем он вам понадобился?
– Если я сумею доказать, что вы говорили правду, будет в этом для вас смысл?
Вдруг его лицо оживилось, будто осветилось изнутри.
– Я бы сказал – будет. Вы не можете представить, каково мне было: потерять работу из-за того, чего я не делал, и никто мне не верил, никто и никогда.
Я не стал говорить, что хорошо понимаю, каково ему было.
– Я сделаю все, что смогу, – заверил я.
– Но ты не вернешься к скачкам? – встревожено спросила миссис Олдфилд. – Ты не начнешь все снова?
– Нет, любимая, не беспокойся. Я буду с удовольствием продавать игрушки. Кто знает, может, на будущий год мы откроем свой магазин, когда я научусь торговать.
Я проехал тридцать миль до Солигулла, нашел в телефонной книге номер и позвонил Лаббоку. Секретарь сообщила, что его нет, но, если он срочно нужен, возможно, я застану его в Бирмингеме в отеле «Куин», где у него ленч.
Я дважды заблудился в улицах с односторонним движением и чудом нашел место, чтобы поставить машину на площади перед отелем «Куин». На листке с грифом отеля я написал мистеру Лаббоку записку с просьбой уделить мне несколько минут. Заклеив конверт, я попросил старшего портье передать с рассыльным записку.
– Дикки, отнеси записку мистеру Лаббоку. Он несколько минут назад вошел в салон для ленча, – сказал портье.
Дикки вернулся с ответом: мистер Лаббок будет ждать меня в холле в два пятнадцать.
Он оказался полнеющим человеком средних лет с пушистыми усами и редкой прядью, зачесанной на голый череп. Я угостил его двойной порцией бренди и толстой сигарой, и он с ироническим удивлением разглядывал меня. Конечно, он привык сам угощать жокеев, а не принимать от них угощение.
– Я хочу узнать подробности о Гранте Олдфилде, – прямо приступил я к делу.
– Олдфилд? – пробормотал он, попыхивая сигарой. – Да, да, Олдфилд, помню. – Он проницательно посмотрел на меня. – Вы… вы работаете для той же фирмы? Вы хотите знать, как это делается? Ну что ж, не вижу причины, почему бы не рассказать вам. Я буду давать вам плюс двадцать пять фунтов. за каждого победителя, о котором вы мне сообщите заранее. Никто вам не даст больше.
– Столько вы платили Олдфилду?
– Да.
– Вы давали ему деньги в руки?
– Нет. Но он и. не просил давать ему лично. Он сообщал информацию по телефону и просил по почте посылать ему чек на предъявителя в конверте на имя Робинсона.
– На какое отделение?
Он сделал глоток бренди и неодобрительно взглянул на меня:
– Зачем вам знать? -
– Хорошая идея, почему бы не воспользоваться. Он пожал плечами:
– Не помню. По-моему, совершенно не важно, какое отделение. Где-то в пригороде Лондона. Не помню, прошло столько времени. Может быть, Н.Е.7? Или Н.12? Что-то в этом духе.